class="p1">– У себя бы рожала, зачем приехала в Россию?
Девочка из Алимбетовки не отвечает, но всё время кричит. Персонал злится на неё.
А я думаю, откуда родом Альбиночка.
На стене часы. Медсестра сказала, что я разрожусь, так и сказала: РАЗРОДИШЬСЯ в шесть утра.
Вообще, нормальное слово, но в первый раз оно как …
РАЗРАЗИ МЕНЯ ГРОМ.
В пять мы с соседкой вышли на финишную прямую.
У неё больше нет сил, она легла и кричит.
Я ещё на ногах, потому что стоит прилечь, как пыточная медсестра клеймит датчиками, чтобы следить за сердцебиением ребёнка. Но это она так говорит, что это ради малыша, а мне кажется, она этим прибором высасывает из меня последние силы,
поэтому я держусь от кровати подальше.
К тому же оттуда не видно часов, а мне важно не пропустить, когда будет шесть. Думаю о том, что никого не люблю и просто хочу, чтобы это всё закончилось.
Без пятнадцати шесть нас повели рожать.
Альбиночка запустила пальцы в соседку, сказала, что та порвалась до ляжки.
Запустила в меня.
И я начала рваться и теперь тоже кричу.
Альбиночка разрезала мне влагалище, объяснив это тем, что лучше она разрежет аккуратно и ровно зашьёт, чем я порвусь, как та … из Алимбетовки.
Я больше не сдерживаю крик, больше никого не слушаю, мне кажется, если мне дать оружие и сказать:
“убей, и всё пройдёт” —
я убью.
Соседка кричит, я кричу, Альбиночка не издаёт ни звука, наверное, потому, что её всё равно никто не слушает.
Была ещё одна женщина,
мне жаль, что я не помню ничего о ней, кроме того, что руки её большие и упитанные, как с картин Рубенса.
Она схватила мой измученный живот и выдавила ребёнка.
Девочка. Восемь по шкале Апгар.
Боли почти нет. Стыд 10 из 10.
Я больше не кричу. Рожаю послед.
Его тут же уносит сутулая медсестра, воровато и будто пряча от меня. А мне ужасно интересно. Кажется, что послед похож на кишки, из которых моя бабушка делала колбасу.
я хочу выйти из тела и посмотреть на себя сверху
на дурацкую тёмную полосу на животе, она как будто делит мою жизнь на до
и после материнства.
на тёмные гигантские ареолы.
Это и есть первобытная женственность и материнское начало?
Вспоминаю секс с одним парнем, он был гораздо старше меня. Посмотрел на моё тело после единственного нашего раза и сказал: “Офигеть, какое детское”.
Больше мы не виделись никогда. Я решила, что ему нравятся другие тела.
Теперь от моего детского тела ничего не осталось. Наверное, теперь я бы ему понравилась.
Рубенсовская женщина сжимает мою матку.
Каждое сжатие из меня выходит тепло.
Я читала, что в нормальном состоянии матка как спичечный коробок. А у меня как что теперь?
Мне кажется, медсестра очень злая и делает назло крикливым роженицам некрасивые стежки, поэтому я радуюсь, что меня зашивает Альбиночка. Боль 2 из 10.
В меня воткнули замороженный презерватив с водой.
И внутри себя я пою: “Холодным мужчинам – холодные женщины”.
Мою дочь положили слева от меня на стол. Думаю, ей очень холодно. Она вдруг чихает, и я говорю: “Ути господи”.
Чувствую себя лживой, потому что я никогда не говорю “ути господи”. Неонатолог смотрит на меня одобрительно, мол, прошла проверку, годная мать.
Меня обтёрли, зашили, сняли сорочку, которая как с войны, и надели новую с прорезями для груди. Перекинули с кресла на кровать и увезли в палату. Сказали:
поменять презерватив, как растает, есть стоя, а когда привезут малыша, прикладывать его к груди.
В палате я засыпаю, и всё время мне снится, что плачет ребёнок.
На следующий день первое, что меня поразило, – мой живот.
он никуда не делся.
старая подушка
полупустая сумка
кожаный мешок
инжир
мой живот.
Медсестра загнала на весы и воскликнула: а ты как хотела!
Я сбросила шесть килограммов из набранных 11, а хотела – все 11.
Глаза мои залиты кровью. Не от бешенства, а от неправильных попыток тужиться.
Медсестра говорит, что это пройдёт, всего лишь капилляры лопнули.
Болят все зубы.
Медсестра говорит, что это пройдёт, всего лишь слишком сильно сжимала челюсти.
Я хочу посмотреть швы. Беру карманное зеркальце и, держась за стенку, иду в туалет. Подальше от медсестры. Вагина – сплошной отёк. Надо бы запихнуть в себя ледяной презерватив, но он похож на член, а это последнее, что я хотела чувствовать в себе тогда.
…Мне понадобилось 11 лет, чтобы разрешить себе забеременеть снова.
В июле 2019-го у меня стала отказывать печень. Я об этом не знала и жила обычной жизнью. Ходила на работу в офис и на дни открытых дверей в роддома, чтобы выбрать лучший из тех, что могу себе позволить. Беременность проходила, как и в первый раз, легко. Поэтому я ни за что не переживала.
В четверг позвонила мой врач и сказала, что, судя по анализам, меня съедает гепатит и надо вызывать роды. Я шёпотом, потому что на собрании, сказала, что записана на приём через неделю, а она ответила, что через неделю будет поздно.
Я трогаю большой свой тугой восьмимесячный живот и не верю, что со мной что-то не так. В поликлинике Зара Александровна специально задержалась, чтобы дождаться меня. У неё большие чёрные глаза, заточённые в чёрную густую подводку. Она ставит условие: прямо сейчас в роддом на районе или пиши отказную.
Я смотрю оценку роддома на Яндексе и пишу отказную. Я не хочу снова рожать в условиях, где со мной как с отбросом.
Я спокойна. Мои мысли – о вафельном халате из H&M, который приедет только через две недели. Всё кажется, что в лаборатории ошиблись.
И я иду сдавать кровь на ферменты в частную клинику.
Пока жду своей очереди, составляю короткие слова из выделенного в моей карте красным: аспартатаминотрансфераза.
фраза
фарс
трансфер
тартар
парта
портрет
ремонт
ментор
смерт – нет мягкого знака.
Тем вечером я отправила свежие результаты анализов врачам, которых рассматривала для родовспоможения.
Каждый сказал, что я должна приехать прямо сейчас.
Я провела обычную ночь дома и утром поехала в роддом, где уже была на экскурсии. У меня сразу взяли кровь из вены, поставили капельницу, сделали КТ и
